Родительская несостоятельность

Жены поэта говорили, что он любит своих детей. Но в этом видится желание приукрасить реальность. К семье он относился отстранённо, не проявляя «горячих» отцовских чувств к своим детям. Встречи с ними были эпизодическими и мимолётными. Хотя периодически С. Есенин помогал деньгами бывшим женам, но нередко это происходило лишь после напоминания с их стороны. По всей видимости, такое избегание отцовской роли является свидетельством неспособности опираться на соответствующий праобраз (ввиду его неполноценной опредмеченности) — свидетельством нарциссической фиксации в доэдиповом периоде. Об этом же свидетельствуют и нижеследующие особенности.

Инфантилизм в общении

Проблема неполноценного опредмечивания основных эротических праобразов предполагает трудности в осуществлении психологической сепарации не только от женского начала, но и от родительской/дедовской семьи (её уклада), и от религиозных устоев, и от собственного крестьянского происхождения... В ходе этой поэтапной сепарации сформировалось два инфантильных полярных образа: хулигана и ангела...

1. Основные роли:

ребёнок — «и было в нем столько милого, детского...» (А. Миклошевкая, [30, с 260]);

отрок — «... задорно по мальчишечьи...»; «с мальчишеским задором»; «подчас Есенин казался проказливым мальчишкой. Беспричинное веселье так и брызгало из него» (Д. Семеновский¹, [30, с 294]);

юноша — «юношеское горение в глазах»; «Я видел чуткого, нежного юношу» (А. Белый, [30, с 252]).

2. Застенчивость, ранимость:

«...И представлялось непонятным и неправдоподобным: как мог не только буйствовать и скандалить, но и сказать какое-либо неприветливое, жёсткое слово этот обходительный, скромный и почти застенчивый человек!» (А. Воронский, [65, с. 362]);

3. Противоречивость.

«Образ Есенина двоится. Два человека вели в нём тяжкую, глухую и постоянную тяжбу: юноша с кроткими глазами, более синими, чем небо, <...> внимательный и сосредоточенный, простой и искренний, чуткий и даже застенчивый, скромный и понимающий, влюблённый в плоть жизни и в наше однообразное полевое раздолье, — и городской гуляка, забияка, скандалист и озорник, безрассудный мот и больной человек, менявший позы, нарочито подчёркивавший и заострявший свои противоречия, обнажавший их напоказ, игравший ими для «авантюристических целей в сюжете» (А. Воронский, [47, с. 24]).

Тщеславность

Тщеславность, честолюбие зачастую обнаруживают обделённость родительским вниманием, а в случае Есенина это сугубо так.

«Он был до болезненности чуток к отношению к нему окружающих. Чуток и подозрителен. Проявленное к нему равнодушие или пренебрежение словно пришибало его. Он бывал тогда похож на обиженного ребёнка, который не хочет сознаться в том, что его обидели. Здесь у него действовали не одно, а три чувства — обида, честолюбие и... затрудняюсь назвать это третье чувство, но оно было похоже на раболепие перед всем, что имеет чин, имя, силу, славу» (С. Виноградская, [30, с. 290]).

Друзья

Одним из характерных признаков неполноценной опредмеченности основных праобразов родовой функции в эдиповом периоде является то, что позволяет говорить о латентной гомосексуальности поэта: его отношения с друзьями были куда лучше и долговечнее, чем с женщинами. К близким друзьям он относился по-девичьи нежно. Так, обращаясь к А. Мариенгофу, он писал: «Милый мой, самый близкий, родной и хороший» [33, T. 6 с. 124]; «...не сомневайся... в моей любви к тебе» [33, T. 6 с. 134]; «Возлюбленный мой!» (стихотворение «Прощание с Мариенгофом» [33, T. 4 с. 159]).

«Есенин делал для Мариенгофа всё по желанию последнего беспрекословно. К любимой женщине бывает редко такое внимание» (А. Сахоров [31, с. 179])

«Встречая друзей, Есенин всегда целовался» [30, с. 312].

«По-женски любящий внимание и ласку друзей, он часто сам платил им той же монетой» (В. Наседкин, [30, с. 319]).

Жалостливость

Жалостливость — эмоциональный радикал, более всего свойственный коммуникации «мать- ребёнок». В случае инсепарабильности от материнского начала этот радикал является одним из наиболее очевидных атрибутов эмоционального строя.

«...к спившимся, так же как и к уличным беспризорным детям, Есенин относился с братским чувством любви и жалости» (В. Наседкин, [30, с. 319]).

«На грязном, захламленном дворе я увидел сидящего на корточках Сергея в цилиндре, в пушкинской крылатке. Он откусывал от колбасы куски и кормил какого-то старого, с гноящимися глазами пса» (С.Б. Борисов, [30, с. 315]).

«Саженный дядя лупит лошадь кнутовищем по морде. Есенин, белый от злости, кроет его по всем матерям и грозит тростью. Собирается толпа. Когда скандал ликвидирован, он снимает шляпу и, обмахиваясь ею, хрипит:

— Понимаешь? Никак не могу! Ну, никак! <…>

— А знаешь, кого я ещё люблю? Очень люблю!

Он краснеет и заглядывает в глаза: — Детей» (В. Эрлих, [65, с. 407]).

Страхи

«Больше всего в жизни Есенин боялся сифилиса и милиционеров» (В. Наседкин, [30, с. 194]).

«Он ужасно трусил перед болезнями, простудой, сквозняками, мухами «носителями эпидемий» и сыростью на улице» (А. Мариенгоф, [30, с. 12]).

Высокий уровень тревожности, мнительность, подозрительность зачастую обнаруживают опыт детской беспомощности. А содержание страхов указывает на характер основной проблемы. Для Есенина одной из главных проблем были сексуальные взаимоотношения с женщинами, другой проблемой — хулиганство, как реликт незавершённой сексуальной эмансипации от женского начала.

Любовь к Родине

Его друг последних лет, Вольф Эрлих, вспоминал слова Есенина: «Знаешь, почему я поэт,— сказал он,— а Маяковский так себе — непонятная профессия. У меня родина есть! У меня — Рязань! Я вышел оттуда и какой ни на есть, а приду туда же. А у него — шиш. Вот он и бродит без дорог, и ткнуться ему некуда... Хочешь добрый совет получить? Ищи родину! Не найдёшь — всё псу под хвост пойдет! Нет поэта без родины...» [65, с. 402].

Из письма И. Н. Розанову: «Мои лирические стихи живы одной великой любовью — любовью к моей родине. Ощущение родины — основное в моём творчестве» [65, с. 301].

О том, как выглядел бы Role Switching применительно к С. Есенину

В реальной социально-политической ситуации гибель Есенина была предрешена: личность такого масштаба при таком сложении не имела будущего, так что антропоптоз был неизбежен. Однако задаться вопросом о том, что можно было бы сделать, не будь Есенин поэтом, вполне резонно.

Прежде всего, и это главное, необходимо было бы подвергнуть тщательной аналитической проработке патогенный опыт эдипова периода. Цель подобной проработки — осуществление сознательной реконструкции основных образов родовой функции. В первую очередь — образов матери и взрослого мужчины. Практика показывает, что такая реконструкция в какой-то мере всегда возможна и в ряде случаев позволяет человеку сформировать новую жизненную позицию.

Следующая обязательная часть курса — логотерапия. Если Булгакову в его знаменитом романе «Мастер и Маргарита» удалось найти приемлемое для него решение проблемы «смерти-бессмертия», то Есенину такого решения найти не удалось. Более того, его предсмертное произведение, «Чёрный человек» — это трагическое признание жизненного фиаско, утраты какой бы то ни было связи с миром. Восстановление оной связи должно было бы стать главной задачей логотерапевтической части курса.

Что касается собственно свитчинга, то в данном случае с учётом обнаружения Чёрного человека (Тень, Umbra) подходящими психотерапевтическими ролями представляются только «Doctor ater» и «Doctor albus».